паруса джунглей

...он прошёл в высокое помещение и, тихо прикрыв дверь, неслышно остановился, смотря на поседевшую женщину в чёрном платье. Она стояла перед распятием: её страстный шёпот был звучен, как полное биение сердца. - "О плавающих, путешествующих, болеющих, страдающих и плененных", - слышал, коротко дыша, Маугли. Затем было сказано: - "и мальчику моему..." Тогда он сказал: - "Я ..." Но больше не мог ничего выговорить. Мать обернулась. Она похудела: в надменности её тонкого лица светилось новое выражение, подобное возвращённой юности. Она стремительно подошла к сыну; короткий грудной смех, сдержанное восклицание и слёзы в глазах - вот всё. Но в эту минуту она жила сильнее и лучше, чем за всю жизнь.
– Я сразу узнала тебя, о, мой милый, мой маленький! Если это ты, скажи, какое имя я дала тебе? Скажи! - Она прикрыла дверь наполовину и схватилась рукой за грудь.
- Натху! О, Натху! - ответил Маугли, ибо, как вы помните, этим именем назвала его Мессуа, когда он впервые пришел в человечью стаю.
- Поди сюда, сынок! - позвала она. И Маугли, выйдя на свет, взглянул в лицо Мессуи, той женщины, которая была добра к нему и которую он спас когда-то от человечьей стаи.
Она постарела, и волосы у нее поседели, но глаза и голос остались те же. Как все женщины, Мессуа думала, что найдёт Маугли таким же, каким оставила, и удивлённо подняла глаза от груди Маугли к его голове, касавшейся притолоки.
- Мой сын... - пролепетала она, падая к его ногам. - Но это уже не мой сын, это лесное божество! Ах!

паруса джунглей

...он прошёл в высокое помещение и, тихо прикрыв дверь, неслышно остановился, смотря на поседевшую женщину в чёрном платье. Она стояла перед распятием: её страстный шёпот был звучен, как полное биение сердца. - "О плавающих, путешествующих, болеющих, страдающих и плененных", - слышал, коротко дыша, Маугли. Затем было сказано: - "и мальчику моему..." Тогда он сказал: - "Я ..." Но больше не мог ничего выговорить. Мать обернулась. Она похудела: в надменности её тонкого лица светилось новое выражение, подобное возвращённой юности. Она стремительно подошла к сыну; короткий грудной смех, сдержанное восклицание и слёзы в глазах - вот всё. Но в эту минуту она жила сильнее и лучше, чем за всю жизнь.
– Я сразу узнала тебя, о, мой милый, мой маленький! Если это ты, скажи, какое имя я дала тебе? Скажи! - Она прикрыла дверь наполовину и схватилась рукой за грудь.
- Натху! О, Натху! - ответил Маугли, ибо, как вы помните, этим именем назвала его Мессуа, когда он впервые пришел в человечью стаю.
- Поди сюда, сынок! - позвала она. И Маугли, выйдя на свет, взглянул в лицо Мессуи, той женщины, которая была добра к нему и которую он спас когда-то от человечьей стаи.
Она постарела, и волосы у нее поседели, но глаза и голос остались те же. Как все женщины, Мессуа думала, что найдёт Маугли таким же, каким оставила, и удивлённо подняла глаза от груди Маугли к его голове, касавшейся притолоки.
- Мой сын... - пролепетала она, падая к его ногам. - Но это уже не мой сын, это лесное божество! Ах!